Материалы:Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ПОСЛАННЫЕ НАЧАЛЬНИКИ
Есть в идеократии (подозреваю, что в любой) некая удивляющая особенность. Имея целью (по крайней мере, формально) реализацию определённого утопического проекта и не будучи способной реализовать его в полной мере (на то и утопия, что бы не учитывать извечные ограничения, накладываемые человеческой природой и прочими неотменимыми вещами), идеократия, тем не менее, в каждый из периодов своей истории воплощает какую-либо грань своего невозможного идеала с изрядной полнотой.
Например, «Застой» считается многими (и вроде бы довольно аргументировано) временем разложения, «обуржуазивания» советского общества.
Но это с одной стороны, а с другой этот период немногим менее радикален, чем время «военного коммунизма» и разных ВХУТЕМАСов. Присутствует в Левой отрицание Хозяина не только как владельца, но и как Главного, Того-Кто-За-Всё-Отвечает. «Трудящийся имеет право», «мы все здесь товарищи», «коллектив должен знать», «нет келейности в принятии решений», «демократический централизм» ну, и т. д. Ведь в «справедливом обществе» начальник – это просто диспетчер, который координирует добровольные усилия сознательных тружеников, не правда ли? Даже такие понятия как «лидер» и «авторитет» иными в этом идейном поле берутся под подозрение.
Если учитывать это, становится понятным, почему многими леваками сталинизм почитается если уж не правой идеологией, то бастардной линией Левой. Правда, в теории, низведение «начальства» до сугубо координационной роли должно сопровождаться усилением рабочего самоуправления и тектоническими изменениями в сознании граждан. На то она и теория. Но я же утверждал: на каждом конкретном историческом этапе воплощается одна грань утопического «кристалла», а если несколько, то не связанных друг с другом.
Как это выглядело? Приведу известную цитату, переводчик Дмитрий «Гоблин» Пучков «о веке нынешнем и веке минувшем»:
«В чём было радикальное отличие коммунизма от капитализма? При коммунизме нельзя было критиковать первых лиц государства, а при капитализме – можно. Но были и другие отличия. Глобально — помельче, но по сути — посерьёзнее.
Например, при коммунизме граждане работали на государство, а не на конкретного хозяина. Поэтому все начальники у советского гражданина – были государственными служащими, а не собственниками. А это давало практически беспредельные возможности для критики. Любой работник смело выступал на собраниях, свободно критиковал своё руководство – мастера участка, начальника цеха. На рабочих собраниях, на коммунистических собраниях, как на закрытых, так и на открытых.
Что за это грозило? Да ничего. Помню, мой товарищ как-то раз прилюдно разбил физиономию директору автопарка. И что? Да ничего, как работал, так и работал. Даже выговор не получил. О том, сколько и куда было послано руководителей помельче, по делу и просто так — не стоит даже говорить.
Сегодня можно критиковать президента, да. А как насчёт покритиковать непосредственное руководство на работе? И, что характерно, теперь ведь даже в голову не приходит рот открывать: это ведь Хозяин!»
«Радикальное отличие коммунизма от капитализма»: «прилюдно разбил физиономию», «сколько и куда было послано руководителей». Правда, это не столько отличие «коммунизма» (кстати, он достигнут был? не заметили?) от капитализма, сколько примета именно Брежневского времени.
Период, предшествующий Застою (причём не только «сталинский», но во многом и «хрущёвский») породил спорный, порой неприятный, но яркий тип героя-руководителя, «железного наркома», харизматичного «генерала производства», «гениального конструктора» и их уменьшенных копий на местах, «послать» которых было делом и рискованным, и морально затруднительным. Хотя, теоретически они должны были быть трусливыми и сломленными, и в тем большей степени, чем выше было их положение. Однако, мы видим значительное (по крайней мере, не встречавшееся позднее) количество фигур исторического масштаба, сочетавших удивительную дерзость идей, работоспособность фанатика и личную выразительность на грани эксцентричности. Одно перечисление наиболее заметных имён займёт массу места и времени: Туполев, Ильюшин, Королёв, Мясищев, Лавочкин, Косыгин, Микоян, Янгель, Лихачёв, Поликарпов, Кошкин, Иванов, Яковлев, Шпагин, Антонов, Дегтярёв…
Рождённые (преимущественно) в Российской Империи, чего только не пережившие за годы революции и гражданской воны, сделавшие блестящие карьеры в условиях жесточайшей борьбы. Впрочем, другого склада люди и не справились бы с такими задачами.
Что, по моему мнению, составляло особенность той советской управленческой культуры, позволявшей достигать убедительных результатов? Тотальное огосударствление, мощь репрессивного аппарата стоящего за спиной каждого начальничка, идеологическая накачка граждан станы-фабрики? Отчасти и на определённом этапе – да. Но не только (и не столько) это.
Эталонный советский начальник сталинско-хрущёвской эпохи должен обладать «харизмой», подтверждать своё право на власть демонстрацией собственной исключительности, прежде всего «преданности делу». Некоторыми это называлось «заставить себя уважать». Вам почти наверняка встречались расхожие выражения родом из той поры, наподобие «он был беспощаден к себе и потому требовал того же от других». Сложилась целая система знаков, посредством которых руководитель демонстрировал (или имитировал), что он «горит на производстве»: свет в окнах рабочего кабинета до полуночи, поздние (по сталинской моде) планёрки, постоянный обход/объезд «объектов», дотошное внимание к деталям и т. д.
Быть может самое характерное в такой управленческой культуре именно вот это: уверенность в том, что главным объектом управления является, прежде всего, «трудовой коллектив», а не «процесс» или «бизнес», и требование бороться за уважение (а не просто за выполнение приказаний) подчинёнными, опосредованно предполагавшее признание за «простыми тружениками» права на неуважение, т. е. (в конечном итоге) право не «быть винтиком». «Уважением не пользуешься» – сам виноват. Причём, что важно, эта требование «борьбы за признание» было сформулировано не качестве моральной максимы (каковая легко подвергается эрозии), а в качестве «технологической аксиомы», «без этого ничего не получится» (сравните с современными опытами в области «корпоративной культуры» с её фетишем «лояльности работника», позволяющей занимать лидерские позиции любому ущербному социофобу с МВА).
Откуда родом этот стиль управления? Возможно, из времён Гражданской войны, когда недостаток структурированности государственных институтов республики восполнялся харизмой и/или фанатизмом носителей новой власти. Позволю себе ещё одну длинную цитату.
«Чапаев выделялся. У него уже было нечто от культуры, он не выглядел столь примитивным, не держался так, как все: словно конь степной сам себя на узде крепил. Отношение к нему было тоже несколько особенное,— знаете, как иногда вот по стеклу ползает муха. Все ползает, все ползает смело, наскакивает на других таких же мух, перепрыгивает, перелезает, или столкнутся и обе разлетаются в стороны, а потом вдруг наскочит на осу и в испуге — чирк: улетела! Так и чапаевцы: пока общаются меж собою — полная непринужденность; могут и ляпнуть, что на ум взбредет, и двинуть друг в друга шапкой, ложкой, сапогом, плеснуть, положим, кипяточком из стакана. Но лишь встретился на пути Чапаев — этих вольностей с ним уж нет. Не из боязни, не оттого, что неравен, а из особенного уважения: хоть и наш, дескать, он, а совершенно особенный, и со всеми равнять его не рука.» Дмитрий Фурманов, роман «Чапаев»
Кстати, каков слог у товарища комиссара, «нечто от культуры» (!), цивилизатор, однако.
Нельзя сказать, что такое положение вещей никто не ставил под сомнение. В на свой манер замечательном и забытом ныне фильме «Старые стены» молодой главный инженер обращается к матёрой директорше:
- Получается, что это мы от них (рабочих) зависим!
- А ты хотел бы, что бы было наоборот?
Правда, «для танго нужно двое», и для руководителя типа «отец-командир» нужен подчинённый типа «сын-солдат».
Помните эпизод в фильме «Трактористы», в котором герой Крючкова, назначенный бригадиром, впервые появляется перед своими подчинёнными, механизаторами МТС? В бригаде бардак, перед новым начальством куражится уголовник-лайт (роль Петра Алейникова), но отставной танкист не теряется, а задорно демонстрирует своим коллегам, что он лучше их пляшет, лучше пашет и лучше разбирается в моторах. И они, проникнувшись к нему уважением, становятся передовиками производства.
Здесь мы встречаемся с довольно примечательным, на мой взгляд, представлением о простом труженике, условно о «рядовом трактористе». Он может, например, работать спустя рукава или пить горькую, но в нём неприкосновенной сохраняется система ценностей, при которой честный труд, общее дело и т. д. – это нечто стоящее выше личных интересов и дурных пристрастий. Нужно её только пробудить, активизировать достойным примером и «всё наладится». Так сказать, «народ хороший, но не сознательный».
Действительно ли советские начальники в массе своей исповедовали подобный сентиментально-снисходительный взгляд на «трудящихся»? Нет, конечно, по крайней мере, все виденные мною руководители «старой закалки» отличались чем угодно, только не доверчивостью такого рода. Но в них «крепко сидела» идея о связи власти и личной состоятельности (выражающейся иногда довольно причудливо), о тотальной ответственности за всё и молчаливое признание необходимости считаться с настроениями коллектива.
В принципе, эта школа никогда не умирала окончательно. Еще я застал в начале моей трудовой биографии людей, которые учили нас, молодняк простым вещам вроде того, что нельзя быть сволочью или ничтожеством и претендовать при этом на не раз упомянутое уважение (а значит и на качественную работу) подчинённых. Нынешним менеджерам такая увязка представляется, как минимум, неочевидной.
Где-то с пятидесятых в образе «отца-командира» акцент стал делаться на «отцовстве». В уже упомянутой ленте «Старые стены» директриса массу времени уделяет решению жилищных проблем рабочих и пенсионеров и с гордостью говорит: «Вот это, по плану здесь должна быть спортплощадка, а мы настоящий стадион построили, даже траву из Польши привезли. А вот это дом – таких в области всего три, специального разрешения в министерстве добивались».
Отвлекаясь от темы, замечу, что совмещение ролей руководителя производства и устроителя социальной сферы имело довольно спорные последствия. Многие начальники ставили обеспечение трудящихся квартирами, детскими садами и прочим во главу угла и несколько забывали про качество и количество производимой продукции. Навязшее в зубах «Приходят на завод тысячи людей — строят себе базу отдыха, открывают новую столовую, озеленяют территорию, получают к празднику заказы… а включаешь – не работает».
Так окончательно оформился идеал советского руководителя – харизматик-патерналист.
Но все вышеперечисленные особенности, повторюсь, относились примерно к позднесталинской-раннехрущёвской эпохе.
Где-то с конца пятидесятых доминировать постепенно начал другой тренд. В каком-то из фильмов той поры «правильный» секретарь парткома (или кто-то в этом роде) внушает своему «неправильному» другу, генеральному директору:
- Ты думаешь, ты здесь главный?!
- А кто?! – спрашивал директор, нахмурив брови и откинув со лба седую, непокорную прядь (оооочень характеристическая деталь – эта прядь непокорная)
- Главный у нас – рабочий человек. – Веско произносит «партократ».
Неплохо «рифмуется» со ставшим популярным именно в те годы «Войну выиграли не маршалы (подразумевалось «не генералиссимус»), а простой советский солдат». «Маршалы», надо полагать, только вредили.
Что было причиной такого поворота?
Полагаю, их было несколько.
Во-первых, сама ставка на мрачноватых харизматиков-фанатиков, как я уже сказал, ведёт родословную из времён Гражданской войны. Во многом сам нрав этих людей служил генерации системы институализированного террора. В условиях «совсем мирного времени» их негибкость и невосприимчивость к переменам («эпоха НТР» и всё такое) становилась неудобной и даже вредной. К тому же руководители авторитарного склада беспрекословно подчиняются только таким же, как они, а «молокососов», «умников» и «кабинетных крыс» презирают.
Во-вторых, новые поколения советских людей вырастали в поле тотального государственного влияния, и к ним доверие власти было куда больше. Соответственно созрели условия для перехода от де-факто оккупационной модели управления к «общенародному государству». Правда, время показало, что принятие «правил игры» и активная лояльность – это несколько разные вещи. Поясню, говоря об оккупационной модели, я не хочу никого «оклеветать». «Оккупация» начинается там, где к власти приходит группа, чьи ценности, цели, ментальность и стилистика незнакомы или чужды остальному населению, не укоренены в его культуре. С этой точки зрения «оккупационной» была власть и ленинской РСФСР, и ельцинской РФ, и петровской РИ. Со временем противоречия такого рода снимаются, происходит взаимная «притирка» «режима» и общества.
В-третьих, то, что раньше требовало сверхусилий (например, упомянутое обеспечение рабочих жильём), с ростом возможностей системы становилось банальным.
Так в начальственных кабинетах поселился серый человечек, «диспетчер». Я далёк от того, что бы полагать, что где-то в Кремле высоком сидели левацкие фанатики, которые решили воплотить свои горячечные мечты. Просто «логика развития системы» была такова.
Вообще-то система, не нуждающаяся в героях и вождях, в мирное время выглядит куда устойчивей. Тот же СССР в каком-нибудь 1977-м казался несокрушимым и неуязвимым, деятельность любой оппозиции представлялась бессмысленной и «революционеры» превращались в «отказников» или «внутренних эмигрантов».
Но удар от этой замены авторитетного и авторитарного начальника на скромного «ответработника» не заставил себя ждать – снизилась трудовая дисциплина, начала разрушаться система нематериального поощрения столь важная для социалистической экономики (о её воскрешении будет мечтать кое-что понимавший Андропов). Получение почётной грамоты или значка «лучший по профессии» из рук «генерала производства» – это награда, а из рук «кабинетной крысы» – бессмысленный ритуал, «много нам большого спасибо, нам бы маленькую сотню».
Другим следствием был рост «блата», «кумовства» и взяточничества. Властность – двоюродная сестра аскезы, а лишённые воли к власти и чувства ответственности обитатели «тёплых кресел» были изрядными гедонистами, к тому же совсем не гордыми, им продаваться было не зазорно.
Сместилось само понятие о власти, с главенства над массами людей акцент перешёл на «право подписи», право поставить закорючку и извлечь из этого свой скромненький гешефт. И право это в бюрократическом государстве не бывает умалено, даже если каждый возьмёт себе за правило не только по морде бить любого встречного начальника, но даже подвергать надругательствам с цинизмом и жестокостью.
Очень здорово всё это повлияло на нашу дальнейшую историю.
Нельзя сказать, что администраторы авторитарно-героического типа не были востребованы вовсе. Иногда без них никак, но как только «мавр делал своё дело», мавра «уходили». Был и механизм, позволявший реализовать не только лидерский азарт, но и коммерческую смётку – строительство, расширение производственных мощностей т. н. хозспособом, но поднявших на своих плечах большое дело старались отодвинуть от него подальше (иногда просто сажали, найти злоупотребления было не сложно), а сформировавшиеся в ходе такой работы команды «раскассировали» ибо там было «слишком много» осознания собственной коллективной исключительности.
Меня можно спросить: «А ты, что против отхода от авторитарных методов управления? По барину соскучился?»
Да нет, не против. И не соскучился. Просто начальник-диспетчер, «такой же работник как все» – это, так скажем, не совсем для реального мира.
Поясню по пунктам.
Первое. Принято некоторыми считать, что «люди не меняются», «все времена одинаковы» и т. п. Не все. Не во всякое время объяснишь, что такое «бюрократия обменяла власть на собственность». Как это власть, ВЛАСТЬ, В-Л-А-С-Т-Ь и – на, простите что? На собственность? Нееет, это не во всякое время поймут.
Нужно было десятилетиями отбирать, выращивать этих сереньких гомункулов, которых всякий водила может послать на три буквы, что бы случилось то, что случилось в конце 80-х – начале 90-х, когда целые города-заводы уходили за модный галстук, за ящик импортного пойла, за несколько тысяч долларов, за коттеджик в тихом месте.
Из того же корня и нынешние «эффективные менеджеры», которые относятся к подчинённым без намёка на естественный патернализм, а как к лузерам, которых они на пару кругов обогнали в гонке под названием «жизнь».
Впрочем, признаю: во многом такая система, с легкопосылаемыми начальниками, симпатична, но – см. следующий пункт.
Второе. Есть такой исторический анекдот, в старом смысле этого слова:
То ли в 70-е, то ли в 80-е рухнула на одной из великих строек социализма плотина. Авария крупная, с последствиями. В Москве собирается совещание на уровне Совмина. Встаёт профильный министр, предлагает собрать комиссию для расследования всех обстоятельств, назначить её руководителем начальника строительства, которому и поручить подготовить отчёт и т. д. Поднимается Андропов (в другой версии Косыгин) и говорит: «А я предлагаю руководителя строительства отстранить от работы, исключить из партии и отдать под суд. Кто за это предложение?» В глубоком молчании все подняли руки.
Так вот, иногда надо, что бы кто-то «отвечал за всё», дабы никакие плотины не рушились.
Третье. Где-то (кажется у публициста Константина Крылова, приношу извинения, если ошибся) я встретил в воспоминаниях о событиях Августа 1991 года что-то про «пулемётный огонь, которым власть должна была усмирить толпу, разрушавшую собственное государство». Не очень приятно представлять себя, в ту пору восемнадцатилетнего, нашпигованным свинцом, но нужно признать: некоторое (причём, немалое) количество никем никогда не посланных «их благородий» (как в мундирах, так и в пиджаках) в государстве совершенно необходимо. Чтобы было кому командовать пулемётами, и, если нужно, вставать под огнём. А то будем всей страной слетать в кювет на каждом историческом повороте.
Ведь и правда удивительно, как это так – в Союзе не нашлось десяти «генералов», что бы возглавить свой аналог «Ледового похода». Если представить события 1991-го на 30–40 лет раньше, можно не сомневаться – десяток директоров «под личную ответственность» (очень характерное выражение) вывели бы преданных лично им рабочих с арматурой в руках и утопили бы в крови любую революцию.
Я пишу всё это, не скорбя по Советскому строю (умер «максим» ну и…), а пытаясь «вглядеться в будущее». Например, в то будущее, где у нас будет режим, который стоит защищать от любых «внутренних врагов».
Все статьи цикла[править | править код]
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — СТАРШЕ НА ЦЕЛУЮ ВОЙНУ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — КРЕСЛО-КРОВАТЬ И РУССКИЙ ПЕДАНТИЗМ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — РАБОТА И ОТДЫХ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — ПРЯМАЯ И ЯВНАЯ ПРОПОВЕДЬ ДОБРА
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — НАУЧНО-ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ КИНЕМАТОГРАФ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — ПОЭМА БЕЗ ГЕРОЯ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — ИМПЕРИЯ ПОД ГРИФОМ «СЕКРЕТНО»
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — КРИВОЕ ЗЕРКАЛО ВИТРИН
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — СТРАННЫЙ «МИЛИТАРИЗМ»
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ХРУПКИЙ МИР
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — БЕЗ БЖЕЗИНСКИХ (БЕСПОМОЩНОСТЬ ПРОПАГАНДЫ)
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ОБРАЗОВАНИЕ. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ. ИНТЕЛЛИГЕНТ И РАБОЧИЙ ЗА ОДНОЙ ПАРТОЙ
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — КГБ: «ВСЕМОГУЩАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПОЛИЦИЯ»
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — НА СТРАЖЕ СОЦИАЛИЗМА
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — СОВЕТСКАЯ СЕМЬЯ (штрихи к портрету)
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — РЕЛИГИЯ В СССР (случайные воспоминания)
- Степан Орлов. «Эпоха Застоя» — СОВЕТСКИЙ ПАРЛАМЕНТАРИЗМ
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — КРАХ «СОЦИАЛЬНО-ОДНОРОДНОГО» ОБЩЕСТВА
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ЧАЕПИТИЕ В НИИ
- Степан Орлов. «Эпоха застоя» — ПОСЛАННЫЕ НАЧАЛЬНИКИ