Материалы:Михаил Мухин. «ПОЧЕМУ РАСПАЛСЯ СССР?» — ФИНАЛ ПЕРЕСТРОЙКИ (весна-лето 1991г.)

Итак, с какими «успехами» подошла горбачёвская команда к началу того судьбоносного года? Начнём с того, что к этому моменту был практически полностью израсходован главный резерв – кредит доверия, который страна выписала «первому генсеку, говорившему не по бумажке». Это привело к резкому, можно сказать – обвальному сокращению социальной базы реформаторов. Горбачёва критиковали и справа (те, которые «не могли поступаться принципами»), и справа (те, кто требовал «демократии, как в америке»). Самое главное, что ширилось число людей, которые попросту не понимали – а зачем это всё? Так как Перестройка (если её брать не как лозунг, а как комплекс реформ), так и не обрела внятной цели, она превратилось в некое движение в «неизвестно куда». Агитационные камлания про «ужасы Советии» и поливание советского периода истории чёрной краской привели к тому, что горбачёвский лозунг «Больше социализма» теперь мог рассматриваться разве что как анекдот. Попытки Горбачёва апеллировать к неким «общечеловеческим ценностям» так же не дали результата – это явно была не та идея, которая могла зажечь массы.

Конная милиция и машина 'Скорой помощи', обеспечивающие безопасность митинга сторонников реформ 28 марта 1991 г.

В административном плане следует отметить две основные тенденции, которые фактически предопределили все события года, вплоть до августа. Во-первых, исполнительный механизм страны уже не просто пробуксовывал. Теперь он попросту рассыпался. Заигрывания с региональным руководством привели к закономерному итогу – горбачёвцы доигрались. Теперь распоряжения центра игнорировались повсеместно, Кремль был вынужден договариваться с местными князцами по любому вопросу. Во-вторых, произошла полная поляризация СМИ. Отныне информационные средства были или «под Лигачёвым» или «под Яковлевым». Но – и это важно – «под Горбачёвым» их не было, в результате "первый президент СССР" оказался в информационной зависимости от двух медийных лордов.

Референдум «не о чём»[править | править код]

То, что русские в национальных республиках и в Центре могут поддержать идею республиканского сепаратизма - стало полной неожиданностью для организаторов 'референдума о сохранении СССР'

В прошлой нашей статье мы упоминали референдум о сохранении Союза, но тогда речь шла о позиции российского руководства. Теперь постараемся рассмотреть этот сюжет с точки зрения руководства Союзного. Как уже говорилось выше, к концу 1990 г. вопрос о восстановлении управляемости страной уже и назрел, и перезрел, и с ветки свалился. Правда, Горбачёв, находясь в плену своих легитимистких иллюзий, полагал, что достаточно подписать очередную бумагу, в которой будут чётко разграничены сферы компетенции регионального и союзного руководства – и всё наладится. Будто бы не принимался ещё весной 1990 г. закон «О разграничении полномочий Союза и субъектов федерации». То, что любой писанный закон действует только при наличии политической воли и соответствующего аппарата принуждения к исполнению оного договора – явно не принималось президентом во внимание. Обе стороны противоборства – и региональное руководство, и команда Горбачёва, попытались получить высший козырь в идеологическом противостоянии – мандат народного доверия. Получить такой мандат можно было только в результате референдума. Собственно, для Горбачёва это был последний шанс возобновить диалог с местными элитами с позиции силы – «вы представляете регионы? Не смешите меня! Население вашего региона поддерживает меня!» Основания для радужных надежд, надо сказать, были. Во-первых, предполагалось, что за сохранение союза проголосуют русские, которые составляли наибольшую этническую группу. Во-вторых, по идее, в сохранении СССР были заинтересованы все представители нетитульных этносов. То, что в суверенном, скажем, Узбекистане, например, казах или якут моментально окажется не равноправным гражданином СССР а «понаехавшим», а то и вовсе «мигранто-оккупантом» в прибалтийском стиле – казалось очевидным.

Определённые надежды возлагались и на весьма своеобразную формулировку вопроса. Вчитайтесь в эти строки: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности». Лично у меня такая формулировка вызывала тогда (и вызывает сейчас) ассоциации с легендарным «ты хочешь ехать с нами на дачу, или что бы тебе оторвали голову?» Что такое «обновленная федерация»? каковы будут механизмы «гарантирования прав и свобод»? Что вообще входит в перечень этих «прав и свобод»? Собственно, именно это общее ощущение, что «дурят нашего брата, ой, дурят!!!» стало одним из основных причин неожиданных результатов референдума. Свой вклад внесло и осознанное противодействие региональных элит. Нет, прямо против сохранения СССР никто не выступал. Но практически везде общесоюзный референдум дополнялся референдумом местным. Итак, что получилось в итоге? В России за сохранения союза высказалось 71,3%. Но одновременно – 70% голосовавших выступили за учреждение в России поста своего, российского, президента, что фактически, вышибало из-под Горбачёва стул похлеще любых деклараций о суверенитете. В тоже время Россия оказалась в голосовании «за союз» на предпоследнем месте (меньше сторонников сохранения СССР нашлось только на Украине). При этом на Украине 80,2% голосовавших высказались за вхождение Украины в обновлённую федерацию на основе Декларации о независимости, что фактически делало невозможным полноценное участие этой республики в каком-либо обновлённом союзе. Получалась форменная фантасмагория – менее всего в новый союз стремились русские и украинцы. А если обновлённая федерация была не слишком-то нужна России и Украине, то на кого её следовало опирать?

Битва за Россию[править | править код]

Ельцин после выступления на митинге в Лужниках.

После референдума стало очевидно, что «русский бунт» сам по себе не рассосётся – требовались какие-то решительные действия. При этом следует учитывать, что команда Ельцина вовсе не имела всеобщей и безоговорочной поддержки даже в Верховном Совете РСФСР. Значительная часть депутатов с тревогой смотрели на гиперрадикальную политику ельцинцев. Воспользовавшись этим, Горбачёв вступил с парламентской оппозицией в контакт и, по мере сил, поспособствовал созыву III внеочередного Съезда народных депутатов РСФСР. Официально целью Съезда было заслушать отчёт российского руководства. Причём настрой был весьма серьёзный – если бы Ельцин и Ко дали бы слабину, отрешение их от власти было вполне возможным. Но тут Горбачёв несколько перегнул палку – для придания всему действу веса, а так же на случай возможных беспорядков, в Москву были введены войска. И было-то тех войск с гулькин нос, но так ли уж важен размер красной тряпки, если ею машут перед носом у быка? В результате произошло моментальное сплочение Съезда вокруг Ельцина. Впрочем, и сам Ельцин не сидел сложа руки. Учитывая, что порядка 80% делегатов являлись членами КПСС (извините, но называть этих людей коммунистами уже попросту невозможно), он заявил, что является сторонником коалиционной политикой, в которой есть место и для «прогрессивно мыслящих членов КПСС». Среди «партийцев» моментально начался раскол, результатом которой стало формирование фракции «Коммунисты – за демократию» во главе с Руцким. Бастующие шахтёры (а забастовки горняков к этому моменту стали своеобразной рутиной политического ландшафта – завершалась забастовка на одной шахте, – начиналась на другой) потребовали отставки Горбачёва и выразили поддержку Ельцину, что обеспечило мятежному Съезду ещё и поддержку «улицы». В результате вместо отставки Ельцин получил ещё более расширенные полномочия, а выборы президента России были назначены на лето 1991 г.

В ходе предвыборной компании практически все депутаты исходили из логики «обещать всем – всё». Ельцин в этом смысле был не хуже и не лучше других. Основные тезисы его платформы сводились к тому, что он обеспечит россиянам достойную жизнь без снижения уровня потребления, удовлетворит «национальные» аппетиты, но сохранит целостность России, и добьется подлинного обновления Союза, в котором у России будет подобающее ей место. Характерно, что вице-президетном в паре с Ельциным шёл всё тот же Руцкой, что демонстрировало готовность «главного демократа России» налаживать диалог с членами КПСС, всё ещё цепляющимися если не за «левые» идеи, то хоть за «левую» фразеологию. 12 июня 1991 г. с перевесом в 57,3% голосов Б.Н. Ельцин был избран первым президентом России. Итак, у России появился официальный глава. Причём – избранный, в отличие от Горбачёва, всенародным голосованием. То, что у страны был безусловно легитимный лидер, сыграло едва ли не решающую роль в дни августовского кризиса.

«Новоогарёвщина»[править | править код]

Пытаясь хоть как-то использовать на практике результаты референдума, Горбачёв интенсифицировал разработку нового союзного договора. С весны 1990 г. это был уже «третий подход к снаряду», но количество попыток так и не перешло в качество результата. По сути, региональные руководители получили от референдума куда больше Кремля – теперь у них была и политическая сила, и легитимизирующие её результаты местных референдумов. Так как политическая инициатива окончательно ушла к руководству республик, а влияние союзных структур провалилось до околонулевых значений, Горбачёв был вынужден пойти на прямые переговоры с республиканскими лидерами, что, по сути, стало началом конца. На переговорах, проходивших в Ново-Огарёво (что, собственно, и дало название недоброй памяти «Новоогарёвскому процессу»), региональные боссы требовали всё новых полномочий, а Горбачёв… а что ему собственно оставалось?

По сути, уже первый этап переговоров привёл к тому, что президент СССР молчаливо согласился на трансформацию СССР в конфедерацию. 23 апреля 1991 г. пусть со скрипом, но текст договора удалось согласовать хотя бы в общих чертах. Характерно, что последние правки в документ вносили уже 23-го числа. Однако окончательное подписание было отложено до лета – точнее, до очередного Съезда народных депутатов СССР. Началось согласование деталей в «узком кругу». 16 июня вроде бы удалось согласовать текст в деталях, но… моментально выяснилось, что «детали» устраивают не всех, и переговрный процесс пошёл по новому кругу. 29–30 июля состоялись неафишируемые встречи Горбачёва с Ельциным и Назарбаевым, на которых Горбачёв уговаривал своих оппонентов поддержать проект договора на Съезде. За это, в частности, Ельцину сулили одноканальную систему поступления налогов, перевод под юрисдикцию России всех союзных предприятий на её территории и отставку наиболее одиозных противников новоогарёвских договорённостей – Янаева, Павлова, Крючкова и др. После некоторого раздумья, Ельцин и Назарбаев согласились, полагая что Съезд в любом случае забаллотирует явно «непроходной» текст. 2 августа Горбачёв в своём выступлении по телевидению заявил, что подписание договора об обновлённом союзе (ССГ – союз суверенных государств) состоится 20 августа. Предполагалось, что Россия, Казахстан и Узбекистан подпишут договор немедленно, а прочие республики присоединяться к ССГ позднее. Реально, к августу 1991 г. из 15 республик СССР лишь 6–8 выражали готовность подписать (с теми или иными оговорками) союзный договор. Теоретически к ССГ могли бы присоединяться Украина и Армения, остальные продолжали настаивать на новых поправках, которые, фактически, требовали переписывания текста договора «от фундамента». Впрочем, Грузия, Молдавия и прибалтийские республики вообще отказались от участия в переговорном процессе, взяв курс на приобретение полноценной независимости. 4 августа Горбачёв отбыл в Крым. Дни существования СССР истекали.

Свита без короля[править | править код]

Горбачев с супругой.

Во всех перепетиях борьбы вокруг проекта нового союзного договора следует учитывать ещё один важнейший фактор. По сути, для Горбачёва весь торг с республиканскими лидерами сводился к тому, какие именно бонусы и преференции оные лидеры получат за то, что сохранят для Горбачёва статус руководителя союзного государства. Подчёркиваю – для Горбачёва. То есть вся прочая верхушка союзного руководства оказывалась как бы вне игры. Поэтому Горбачёв и вёл переговоры в Новоогарёве преимущественно сам-один, лишь эпизодически позволяя союзным структурам ратифицировать уже принятые документы. Однако у этого решения со временем появилось неожиданное следствие. Конфликт, изначально начавшийся как дуэт Горбачёв – республиканские лидеры, постепенно начал перерастать в трио. К спорщикам присоединилось союзное руководство, которое внезапно осознало, что оно является армией без генерала, а Горбачёв вовсе не собирается отстаивать интересы своей свиты. Бог весть, дошла ли до фигурантов информация о списках «приговорённых к отставке», согласованных на встрече Горбачёва с Ельциным. Но перед отъездом в Крым Горбачёв разослал высшим должностным лицам Союза итоговый вариант нового союзного договора. И вот тогда грянул гром, карты – были вскрыты, а все покровы – сорваны.

На тот момент общественность была ознакомлена лишь с первым вариантом, согласованным 16 июня, а 27 июня – опубликованным в прессе. Соответственно, все кулуарные переговоры июля шли «за закрытыми дверями» и вне поля зрения как широких народных масс, так и союзных структур. Устраивал ли союзное руководство вариант 16 июня? Ни в малейшей степени! На рассмотрении этого варианта в Верховном Совете СССР его подвергли разгромной критике и потребовали создания делегации ВС СССР для доработки текста договора. Фактически, Горбачёву был вынесен вотум недоверия. Категорическими требованиями Верховного Совета СССР было введение двухканальной схему сбора налогов (по которой республики собирали налог «для себя» и параллельно – «для федерации») и сохранение единой банковской системы. В общем, надо признать, делегаты ВС СССР зрили в корень – главным было сохранить экономический каркас федерации и дать федеральным органам собственный бюджет, независимый от воли «региональных баронов». Но делегация ВС ни разу не была приглашена на обсуждение текста договора, и ни одно предложение ВС не было учтено в тексте документа. Более того – за счёт многочисленных уступок, сделанных Горбачёвым в течение июля, итоговый текст, разосланный в августе, ещё более потакал сепаратистским настроениям. К середине августа 1991 г. высшие должностные лица СССР столкнулись с ситуацией форменного политического апокалипсиса: дата подписания нового федерального договора назначена без их участия, текст нового федерального договора согласован без их участия, в новом федеральном договоре для них места на институциональном уровне не предусмотрено, руководитель страны, к которому можно было бы официально апеллировать – отдыхает в Крыму, легальных возможностей остановить события – нет.

ССГ – страна политического абсурда[править | править код]

Разумеется, сейчас этот документ, скажем так, несколько подрастерял актуальность. Однако в плане историческом крайне любопытно рассмотреть, во что мог бы мутировать СССР в случае подписания августовского варианта нового федерального договора.

М. Горбачев поздравляет Б. Ельцина во время его инаугурации на пост Президента РСФСР 10 июля 1991 г.

В общем-то картинка вырисовывается довольно сюрреалистическая. Признаем сразу – с юридической точки зрения договор представлял собой скопище несообразностей. Если отжать воду, то сухой остаток договора можно свести к фразе «Республики не подчиняются Союзу ни в одной сфере своей деятельности, но желают сохранить Союз для того, что бы эксплуатировать союзные структуры в своих интересах». Республики признавались суверенными государствами, причём из контекста договора следовало, что их суверенитет первичен по отношению к суверенитету Союза. Таким образом Союз превращался не в государство, а в некую странную структуру, с весьма туманным статусом. В договоре выделялись 3 сферы юрисдикции: сфера ведения республик, сфера совместного ведения республик и Союза и сфера ведения Союза. Однако при распределении вопросов по этим сферам, сфера исключительного ведения Союза полностью совпадала со сферой совместного ведения республик и Союза – таким образом, союзное руководство не могло решить ни одного вопроса без контроля со стороны республик. За Союзом сохранялась госсобственность, необходимая для выполнения его обязанностей (причём что это за обязанности – не конкретизировалось), но так как сбор налогов предусматривался исключительно по одноканальной системе (всё в бюджет республики, а уж оттуда, возможно, перечислят в федеральный), содержать эту собственность Союз мог лишь в той степени, в которой ему это позволяли республиканское руководство. Вообще одноканальная схема сбора налогов и отчислений автоматически ставило союзные власти в положение попрошайки, униженно выклянчивающего у республик средства на всякие там фундаментальные науки, космосы, обороны и прочие благоглупости.

Наконец, целый ряд важнейших вопросов вообще обходились в Договоре стороной. Предполагалось, что эти сюжеты будут раскрыты в новой конституции ССГ. Что ж, определённый резон в таком подходе есть – федеральный договор не должен превращаться в многотомную энциклопедию. Вот только… В заявлении 23 апреля о принципиальном согласии на создание ССГ декларировалось, что новая конституция будет принята не позднее, чем через 6 месяцев после окончательного подписания договора. В августовском варианте сроки принятия конституции вообще не указывались, что грозило пролонгировать ситуацию юридической подвешенности в бесконечность. Называя вещи своими именами, следует признать, что подписание договора об учреждении ССГ означало бы конец СССР как дееспособного государства.

Однако фокус состоял в том, что даже выторговав всё что можно, республики вовсе не собирались дожидаться подписания очередной бумажки. Было очевидно, что тот, кто первым успеет урвать своё, спихнув расходы на поддержание федеральной «обузы» на соседей – останется в выигрыше. И чем раньше успеешь – тем более будет выигрыш. Соответственно, все хотели успеть! В июне 1991 г. Совмин России принял документы, исходившие из автономного развития экономики республики на 1991 г. Впрочем, тут скорее речь шла о констатации свершившихся фактов – соседи всё явственней тянули одеяло на себя, и правительство РСФСР было вынуждено принимать контрмеры. 18 июня 1991 г. ВС Украины установил новый праздник – «День независимости», назначенный на 16 июля. Были озвучены планы ввести на Украине собственную валюту, организовать таможню на российско-украинской границе, сформировать собственную армию. По сути, демонтаж СССР на середину 1991 г. уже не начался – он уже шёл полным ходом. Рассуждать о сохранении федерации в той или иной форме при «уходе» Грузии или прибалтики было ещё возможно, но сецессия Украины попросту лишала дальнейшие переговоры смысла.

В этой ситуации Ельцин начал наступление на федеральную собственность на территории России, не дожидаясь подписания договора о создании ССГ. Уже в августе 1991 г. он прилетел в Тюмень, и заявил, что все промышленные предприятия региона (в том числе и относящиеся к нефтепромышленному комплексу) будут освобождены от 40-процентного, т. н. «президентского» налога. Так как налог этот был введён Горбачёвым, стало очевидно, что перехват экономической власти принял необратимый характер. Этот шаг был сделан явно исходя из интересов выстраивания взаимоотношений в будущем ССГ, где «топливный козырь» обещал стать одной из неубиваемых карт. 10 августа Ельцин в радиовыступлении заявил, что после подписания 20 августа нового федерального договора, власти союзных министерств на территории России придёт конец и руководство РСФСР от услуг оных министерств – откажется. Соответственно, все предприятия, находившиеся в сфере ответственности этих министерств, должны были перейти под управление российских структур. В подтверждение своей решимости осуществить эти планы, уже 15 августа под российскую юрисдикцию были переведены Череповецкий и западно-Сибирский металлургические комбинаты и Уралмаш.

Итак, карты были сданы, курки – взведены, ружья развешаны по стенам, август 1991 г. перевалил за середину…

Статьи цикла «ПОЧЕМУ РАСПАЛСЯ СССР?» Михаила Мухина[править | править код]