autopatrolled, patroller
7051
правка
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Строка 300:
Строка 300: + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + + +
Материалы:Николай Кленов. СУДЬБА ВЕЛИКОГО НОВГОРОДА (править)
Версия от 21:07, 29 февраля 2024
, 1 год назад→Загадка новгородских экспортно-импортных операций: +
Для сравнения просто напомню, что между 1130 и 1172 гг. в Венеции, заметно менее зависимой от влияния внешних «имперских» сил, сменилось лишь три дожа, причем из них только несчастный Витале Микеле II был свергнут, да и то – по более чем уважительной причине [38]. Как видим, ужасающую неустойчивость власти новгородских посадников в XII веке нельзя списать на «дурные республиканские нравы», и нам придется искать для неё внятное собственно «новгородское» объяснение. И представляется вполне естественным связать несомненное и разнонаправленное влияние на новгородскую политику княжеских фракций с очевидной внутренней фрагментацией новгородской элиты. А проделанное выше исследование экспорта/импорта Города отлично описывает экономические результаты политической и хозяйственной «клАнизации» олигархической республики.
Для сравнения просто напомню, что между 1130 и 1172 гг. в Венеции, заметно менее зависимой от влияния внешних «имперских» сил, сменилось лишь три дожа, причем из них только несчастный Витале Микеле II был свергнут, да и то – по более чем уважительной причине [38]. Как видим, ужасающую неустойчивость власти новгородских посадников в XII веке нельзя списать на «дурные республиканские нравы», и нам придется искать для неё внятное собственно «новгородское» объяснение. И представляется вполне естественным связать несомненное и разнонаправленное влияние на новгородскую политику княжеских фракций с очевидной внутренней фрагментацией новгородской элиты. А проделанное выше исследование экспорта/импорта Города отлично описывает экономические результаты политической и хозяйственной «клАнизации» олигархической республики.
[[Файл:Кожаные туфли XIII в.jpg|центр|Кожаные туфли XIII в., вероятно вышитые цветными нитками. Новгородский государственный музей-заповедник]]
[[Файл:Кожаные туфли XIII в.jpg|центр|Кожаные туфли XIII в., вероятно вышитые цветными нитками. Новгородский государственный музей-заповедник]]
=== '''''Загадки новгородского народорасселения''''' ===
Боевое равновесие между Рюриковичами и местной олигархией сказалось и на всей судьбе градостроительства в пределах Новгородской земли. Дело в том, что одной из первейших «должностных обязанностей» было основание и укрепление городов. В той же Новгородской первой летописи выражение «нача грады ставити» использовано в отношении Игоря «Старого» как синоним выражения «начал править». И вот «самостийности» новгородского боярства не хватило для того, чтобы исключить влияние Рюриковичей на выбор князя для Города и даже на выбор городского посадника. Но этой «самостийности» вполне хватило на то, чтобы практически блокировать в Новгородской земле градостроительную активность князей. По подсчетам, выполненным А. В. Кузой в работе «Древняя Русь. Город, замок, село» (М., 1985) получается, что '''в этой древней земле к середине XII века существовало всего 10(!!) укрепленных поселений площадью более 1 га'''. Чтобы понять до конца смысл этой цифры нужно учесть, что в Черниговской, Волынской и Суздальской земля по тем же подсчетам получилось соответственно 32, 31 и 29 городов, а отставали от Новгородчины лишь более чем скромные Пинская, Рязанская и Муромская земли. Правда, Новгородская земля использовала для градостроительного бума теоретически ожидаемый приток населения из южных земель после «батыева погрома». В Новгородской земле в ужасном XIII веке погибло 19 укреплений, что составляет 38% от общего числа зафиксированных крепостей любой площади, причем восстановлено и заново отстроено в XIV веке было 29 укреплений. Вот только Владимирская земля по соседству восстановила по аналогичным подсчетам 40 поселений. А на берегах Балтики в XII –XIII появляются все новые и новые торговые города: Любек (1143), Рига (1201), Выборг (1293)…
Особенностью Новгородской земли было не только малое количество городов, но и их расположение. Парадоксально, но факт: ориентированная, как полагают, на внешнюю торговлю боярская республика практически не располагала собственными портами на побережье Балтийского моря. Сам Новгород был удален от основных морских коммуникаций и не имел прямого доступа к морю, а его коммуникации проходили по двум рекам и бурному Ладожскому озеру. И, тем не менее – у новгородцев отсутствовали торговые гавани на Балтике и в устье Невы. Такая ситуация была вполне нормальна для X века, когда доминировала речная торговля, связывающая через новгородские земли Каспийский и Черноморский бассейны с Северной Европой, когда с моря можно было ждать разбойников с не меньшей вероятностью, чем купцов.
Но где-то с XIII века, после грандиозной демонстрации силы в Константинополе, венецианцы и генуэзцы получают доступ к Черному морю, берут под контроль торговлю Египта и Леванта, а на Балтике неупорядоченную локальную торговлю сменяет твердая рука Ганзы – союза северо-немецких приморских полисов (Любек, Штеттин, Штральзунд и т. д.). Относительно быстрое создание этих зон торговли и их бурный расцвет объясняется тем, что это – именно морские торговые зоны. Морская торговля в новую эпоху оказывается в разы более продуктивна, выгодна и эффективна, чем практически любая сухопутная и речная: венецианская галея XIV века могла брать на борт до полутора сотен тонн груза, и примерно такую же, если даже не большую грузоподъемность имел ганзейский когг.
И Новгород, отделенный от моря сотнями километров, объективно оказывался на обочине этих процессов. Спасти дело могло строительство на новгородском побережье Балтики «портовых» пригородов «Северной столицы». Но, как было указано выше, такое строительство понималось как дело княжеской власти и с большой вероятностью вело к её усилению – и новгородскому боярству даже в худшие времена хватало сил сдерживать княжеское градостроительство. Как следствие, Новгородская республика не осваивала всерьез берега Балтики, слабела – и это делало её еще более уязвимой перед наступлением княжья, заставляя с еще большей осторожностью относиться к идеям в стиле «срубиша городъ въ Копории въ отечествѣ великаго князя». Печальная судьба каменной крепости в Копорье, построенной в 1380 г. великим князем Дмитрием Александровичем Переяславским, многократно поминаемым в «тверской» главе данного опуса, и разрушенной новгородцами после конфликта с князем в 1382 – прекрасный пример к этому порочному кругу новгородской политики и экономики [39]. В результате новгородские и псковские торговые гости, совершавшие в лучшие времена многочисленные торговые путешествия на о. Готланд, на рынки Дании, Шлезвига, Любека, постепенно сократили масштабы своей торговой экспансии. В позднейший период местом встречи с западно- и североевропейскими купцами стали русские города: Новгород, Псков, Смоленск [40]. В итоге в начале XV века экспорт из Новгорода только семейства Финкенгаузенов практически равнялся всей дани с Пермской земли согласно уставной грамоте 1485 г. [41].
При анализе торговых книг немецких купцов за этот поздний период становится понятно, кто контролировал новгородскую торговлю пушниной и воском: прибыли от этой торговли у ганзейцев могли доходить в денежном исчислении до 50-80%, что убедительно свидетельствует о неравноправном характере обмена. Достигался такой характер, например, тем, что одинаковые меры веса для новгородских товаров понижались на Западе. К примеру, шиффунт воска в Новгороде в конце XIV века составлял 192 кг воска, а в Любеке – только 152 кг (шиффунт воска в Любеке стоил, естественно, дороже, чем в Новгороде), ласт соли при перемещении из Ревеля-Таллина в Новгород терял по дороге 3 мешка из 15. Зато обратное превращение происходило с денежными единицами – вес марки в Любеке был выше, чем в Новгороде [42].
Новгородцы вполне понимали масштаб своих убытков от такого подчиненного положения в балтийской торговле – и тот же XV век, оставивший нам достаточное количество документов «хозяйственного» характера выглядит непрерывным «крестовым походом» Новгорода против торгового преобладания ганзейцев. Эта борьба развивалась по двум направлениям:
* новгородцы '''добивались установления равных условий торговли с ганзейцами''' — ликвидации «колупанья» воска и «наддач» к мехам, продаваемым ими ганзейцам, и обязательного взвешивания и измерения покупаемых у последних товаров — соли, меда, сукон;
* новгородцы '''требовали предоставления им «чистого пути за море»''', понимаемого как принятие на себя Ганзой ответственности за случавшиеся на море ограбления новгородских купцов.
Но эта борьба Новгорода против Ганзы по очевидным причинам географического и экономического характера была обречена на провал: боярской республика с клановым характером элит, но без собственного крупного торгового флота, без собственных крупных портов, без собственной достаточно сильной «предпромышленности» испытывала серьезные проблемы и при попытке навязать свою позицию «корпоративным» контрагентам, при поиске альтернативных контрагентов, тогда как те же ганзейцы могли закупать меха и воск хоть в Москве, хоть в Литве. И только после присоединения Новгорода к России Ганза по настоянию великокняжеского правительства согласилась по договору 1487 г. на предоставление новгородцам «чистого пути за море», а в конце 80-х — начале 90-х гг. распоряжениями великокняжеских наместников в Новгороде была отменена система «колупания» и «наддач» при покупке ганзейцами новгородских товаров и введено обязательное взвешивание продаваемых ганзейцами соли и меда [43].
Вообще вся новгородская история XIV–XV вв., а не только история торгового противостояния с Ганзой, наглядно показала, как тяжело переломить устоявшиеся негативные тренды развития. В эти столетия новгородцы, кажется, осознали, что дела их складываются не самым лучшим образом – и постарались исправить ситуацию. Признание Новгородской земли отчиной великого князя владимирского в XIII веке, о котором мы говорили в заключение раздела 2.1, парадоксальным образом стабилизировало политическую ситуацию в Городе и укрепило его реальную самостоятельность. Еще в 1230-ые постепенное угасание междукняжеской борьбы за Новгород при Ярославе Всеволодовиче приводит к прекращению чехарды посадников, и Степан Твердиславич держит свой высокий пост чрезвычайно долгие по местным меркам 13 лет без 3 месяцев [44]. И после Степана Твердиславича смещения посадников становятся относительно редкими (Александру «Невскому» для устранения посадника Онаньи в 1255 году приходится организовать масштабный военный поход на Новгород), вокруг посадника формируется относительно устойчивый «совет». '''В конце XIII в. происходят коренные преобразования республиканского управления: посадничество ежегодно обновляется, хотя и вращается в кругу одних и тех же лиц.''' В XIV – начале XV в. посадник является представителем не только своей собственной боярской группы, но и общегородского боярского совета, образовавшегося из представителей всех концов Новгорода [45]. В это перестроечное и постперестроечное время новгородцы и жители новгородских пригородов демонстрируют недоступный в предыдущие десятилетия «уровень независимости» и от политики великих князей, и при этом совсем нередко идут поперек воли ханов Золотой Орды. Уже в ходе войны Андрея и Дмитрия Александровичей 80-ых/90-ых годов XIII века, о которой так много говорилось в «тверской» главе, '''Новгород получает почти забытую возможность непосредственно влиять на судьбу великокняжеского стола. Признаваемые «Северной столицей» в это время великие князья сплошь и рядом имеют серьезные проблемы с ханской властью''': Дмитрий Александрович в 1280 г., Андрей Александрович в 1283 [46], Юрий Данилович Московский в 1314–1315 и в 1322–1324 гг. [47]. Особенно впечатляет княжение во Пскове Александра Михайловича Тверского, «ведомого» врага хана Узбека.
В эти славные перестроечные времена на рубеже XIII–XIV веков новгородцы сумели, казалось бы, переломить долгую и печальную традицию отступления на всехсвоих колониальных фронтах. И. П. Шаскольский прослеживает три волны шведской экспансии и соответственно три этапа борьбы Новгорода против нее:
# борьба новгородцев со шведами в юго-западной Финляндии (территория независимого от Новгорода племени сумь) и на берегах Балтийского моря в XII в.;
# борьба за центральную Финляндию (земля еми) и берега Невы в 20-х гг. — середине XIII в.;
# борьба за Карелию и берега Невы в конце XIII — начале XIV в. [48]
Суммируя отдельные сообщения о «героической борьбе Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики», мы получаем безрадостную картину череды побед (вроде Сигтунского похода 1187), которые приходится одерживать все ближе и ближе к Новгороду. Остановить потери колоний новгородцы смогли, лишь устроив взаимное истребление русско-немецких сил под Раковором в 1267-м, сровняв с землёй укрепления шведской Ландскроны близь устья Невы в 1300-м и поставив вместе с Юрием Московским крепость Орешек у истоков той же Невы 1323 году. Вместе с тем же Юрием в 1324 г. новгородцы взяли и разграбили тот самый Великий Устюг, что постоянно угрожал новгородским путям в Печерскую, Пермскую, Югорскую землю, ознаменовав укрепление своего присутствия в восточных колониях [49].
Именно с «перестроечных времен» начинается серия «колониальных» войн с великим князем за «закамское серебро» в широком смысле этого слова, поначалу весьма успешных для Господина Великого Новгорода. Хотя, конечно, полностью остановить продвижение той же Москвы в зону своих стратегических «восточных» интересов Новгороду не удалось — в 1333 году новгородцы дали великому князю владимирскому и московскому Ивану Калите «''на черный бор Вычегду и Печеру и с тех времян князь московский почал взимати дани с печерские люди''» [50]. Зато в 1398 году попытка Заволочья выйти из Новгородской сферы влияния была жестоко и эффективно подавлена [51].
Но, обеспечив определенную степень консолидации новгородской элиты и стабилизировав внутри- и внешнеполитическую ситуацию, новгородская «перестройка» конца XIII века обострила противоречия между элитой и основным населением Новгорода.
Основная часть местных «черных людей» фактически жила в усадьбах бояр, купцов, житьих людей, что и обеспечивало регулярное участие обычных жителей Новгорода в столкновениях боярских кланов на стороне своих патронов – и, как следствие, заставляло новгородские элиты с осторожностью подходить к усилению эксплуатации «своих людишек» в XII–XIII веках. П'''остперестроечная политическая стабильность вкупе с заметным ослаблением внешнего давления позволили новгородскому боярству по настоящему взяться за извлечения доходов из своего господства над «черным» людом Города, пригородами и «колониями».'''
После жуткой демографической катастрофы 1120-ых и 1220-ых, в 1230 году «''простая чадь рЂзаху люди живыя и ядяху, а инии мьртвая мяса и трупие обрЂзающе ядяху, а друзии конину, псину, кошкы;… постави скуделницю у святыхъ Апостолъ, … и наполни до вьрха, иже бысть в неи числомь 3000 и 30… И поставиша другую скудьлницю на поли, … и бысть та пълна…; а 3-тьюю поставиша … за святымь Рожьствомъ, и та же бысть пълна, въ неиже числа несть…'' » [52]
– численность населения Новгорода и Новгородской земли постепенно росла. Об этом говорит, в частности, фиксируемый археологами рост числа археологических остатков. От слоя к слою растет число находок кожаной обуви и берестяных грамот. За столетие, с середины XIII по середину XIV века, число таких находок увеличивается примерно вдвое, а к началу XV века – еще вдвое [53]. Специалисты пишут о стремительном росте Новгорода в XIV веке, о строительстве «окольного города», о расширении Плотницкого и Наревского концов, о том, что в 1263–1462 годах в Новгороде было построено 176 каменных церквей, а в Москве – только 49 [54].
Но где-то с 1360-х бурное развитие новгородской земли приводит к появлению первых симптомов аграрного перенаселения. С этого времени берестяные грамоты начинают доносить до нас жалобы крестьян на земли [55]. В деревне появляются безлошадные бедняки-«пешцы» и безземельные «захребетники»; некоторые крестьяне пытаются «заложиться» за бояр — они передают боярам свою землю в обмен на их покровительство. Имеются упоминания о том, что за князей и бояр «закладывались» целые села. Разорившиеся крестьяне продают свои хозяйства не только боярам, но и незнатным новгородцам; при этом они становятся арендаторами на своей бывшей земле [56]. Переписи конца XV века показывают результаты этих продаж – рядом с крестьянскими хозяйствами в деревне можно видеть хозяйства, принадлежащие городским жителям; в этих хозяйствах за половину урожая работают арендаторы-«половники» [57]. Кроме того, в XIV веке «обояривание» — то есть раздача государственных земель Новгорода представителям знати и монастырям — стало едва ли не ведущей чертой экономического развития Новгородчины. В отличие от Московского княжества боярам передавались не пустующие земли, а населенные смердами деревни и села. Поначалу крестьяне этих деревень выплачивали новому вотчиннику прежние подати, но впоследствии подати постепенно увеличивались. В берестяных грамотах содержится много жалоб на действия управляющих, требующих повышенные подати [58].
'''В этих условиях и происходит в 1416–1417 гг. очередная реформа посадничества (увеличение числа одновременно действующих посадников, более частое обновление степени), связанная с развитием боярской олигархии и выдвижением «Совета Господ», общебоярского органа управления Городом''' [59]. Именно после этой реформы «регулярные» вечевые собрания «трехсот золотых поясов» окончательно принимают вид заседаний республиканского патрициата, а контррегулярные вечевые собрания, например, 1418 года приводят к масштабным вооруженным столкновениям с множеством жертвы: «''беша же мертви аки на рати''» [60]. Причем это самое масштабное внутреннее столкновение в новгородской истории одновременно и ближе всего по своему ходу подошло к недостижимому «чисто социальному» конфликту, в котором «''сташа чернь с одинои стороны, а с другои боляре''» [61].
И у столь острого конфликта были серьезные, жуткие причины — «''Того же лета мор бысть страшен зело на люди в Великом Новегороде, и во Пскове, и в Ладозе, и в Русе, и в Порхове, и в Торжку, и во Твери, и в Дмитрове, и по властем и селам. И толико велик бысть мор, яко живии не успеваху мертвых погребати… и многа села пусты бяху и во градах и в посадех и едва человек или детище живо обреташеся; толико серп пожа человекы, аки класы и быша дворы велици и силнии пусты, едва от многих един или два остася…''» [61]
Однако это было лишь началом танца смерти, который продолжался '''три года.''' В 1421 мороз снова погубил урожай, и в обстановке голода в Новгороде вспыхнуло новое восстание: «''Того же лета Новегороде в Великом брань бысть и кровопролитие… возташе два конца, Наревский и Словенский… бояр дворы разграбише и людей много избише''» [63].
В 1422 году все повторилось в еще более жутком варианте — «''Той же осени… началася быти болезь коркотнаа в людех, и на зиму глад был… Того же лета глад бысть велик во всеи земле Русской и по новгородской, и мнозии людие помроша з голоду, а инии из Руссии в Литву изыдоша, а инии на путех с глада и з студеня помроша… а инии же и мертви скоты ядяху, и кони, и пси, и кошки, и кроты, и '''люди людей ядоша,''' а в Новегороде мертвых з голоду 3 скудельницы наметаша…''»[64].
Закономерным образом в первой четверти XV века количество находок кожаной обуви и берестяных грамот в Новгороде уменьшается примерно вдвое [65]. И практически сразу после демографической катастрофы возникла серьезная угроза независимости Великого Новгорода: великий князь литовский Витов в 1428 году без малого подчинил себе Город, напомнив, что за литовскими служилыми князьями, появляющимися в этих краях еще со времен великого княжения Ивана Даниловича «Калиты», с юго-запад могу придти куда более серьезные силы. А новгородцы, выплатив контрибуцию в 5 тысяч рублей, наглядно продемонстрировали всем имеющим глаза свою слабость перед лицом наступающих Москвы и Литвы: ведь эту контрибуцию собирали по всем волостям, по рублю с 10 человек, что даёт примерно 50 тысяч взрослых мужчин в Новгороде и пригородах. Это означает, что после мора, голода и внутренних войн 1418-1423 общая численность населения Новгородской земли составляла около 250 тысяч человек на фоне миллионных человеческих ресурсов у агрессивных и развивающихся соседей. А в 1545 году в Городе насчитывалось 5096 дворов всех наименований, что позволяет оценить численность его населения в 30–50 тысяч человек [66]. У Новгорода теперь практически не было шансов на сохранение независимости…
__________________________________________________________________
[1] НПЛ, стр. 27
[2] см. ПСРЛ, т. 5, стр. 139; Остромирово Евангелие 1056–1057 гг., СПб, 1883
[3] ПСРЛ, т.1, Лаврентьевская летопись, М., 1997, стб. 234–235
[4] НПЛ, стр. 29
[5] см. НПЛ, стр. 31
[6] НПЛ, стр. 33
[7] ПСРЛ, т. 1, стб. 371
[8] ПСРЛ, т. 1, стб. 372-376
[9] см. рук. ГИМ, Син. 161
[10] Е.П.Борисенко, В.М.Пасецкий, Тысячелетняя летопись необычных явлений природы, М.,Мысль, 1988, см. Приложение; Кирьянов А. В., История земледелия Новгородской земли X—XV вв. (по археологическим материалам), Материалы и исследования по археологии СССР, 1959, № 65,стр. 362
[11] Cм. содержание берестяной грамоты № 310, А. В. Арциховский, Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде, Советская археология, 1958, № 2, стр. 240
[12] HanseRecesse, abt. 1, bd. III, n. 438, s. 451
[13] см. грамоту № 420; для сравнения укажем, что крупнейшей партией бобров, зафиксированной у одного купца, была партия в 60 шкурок, HanseRecesse, abt. 1, bd. VIII, n. 960, s. 628
[14] НПЛ, стр. 40
[15] М.П. Лесников, Торговые отношения Великого Новгорода с Тевтонским орденом в конце XIV — начале XV веков
[16] А. Л. Хорошкевич, Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV–XV веках, М., 1963, стр. 45-120
[17] НПЛ, стр. 415
[18] см. А. Л. Хорошкевич, Торговля Великого Новгорода …, стр. 135
[19] HanseRecesse, abt. 2, bd. VII, n. 350, s. 585
[20] W. Schluter Die Novgorod Scra in sieben Fassungen, red. IV, s. 123
[21] см. сборник РИО, т. 41, стр. 226, 405, 406, 409
[22] W. Schluter, Die Novgorod Scra in sieben Fassungen, Red I, s.66
[23] А. Л. Хорошкевич, Торговля Великого Новгорода …, стр. 160-165
[24] Янин В. Л., Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований, Новгородский исторический сборник, вып. 1(11), Л., 1982, стр. 90
[25] Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю., Города-государства Древней Руси, Л., 1988, стр. 183—184
[25] см. ПСРЛ, т. 1, стб. 69, 143; НПЛ, стр. 121, 161, 164
[27] ПСРЛ, т. 2, стб. 152
[28] см.: Гиппиус А. А., «Суть людие новгородци от рода варяжьска…» (опыт генеалогической реконструкции), Восточная Европа в древности и средневековье: Генеалогия как форма исторической памяти, М., 2001
[29] НПЛ, стр. 21
[30] Рыбаков Б. А., Древняя Русь. Сказания, былины, летописи, М., 1963, стр. 126—130
[31] НПЛ, стр. 26, 211
[32] В. Л. Янин, Новгородские посадники, стр. 150
[33] В. Л. Янин, Новгородские посадники, стр. 150
[34] Янин В. Л., Новгородская феодальная община (Историко-генеалогическое исследование), М., 1981, стр. 7-57
[35] В. Л. Янин, Новгородские посадники, стр. 189
[36] см. В. Л. Янин, Новгородские посадники, стр. 148
[37] НПЛ, стр. 50, 247; ПСРЛ, т. 1, стр. 210
[38] John Julius Norwich, A History of Venice, New York, 1982; М., АСТ, 2009
[39] НПЛ, стр. 323, 324
[40] Е.Р. Сквайрс, С.Н. Фердинанд, Ганза и Новгород. Языковые аспекты исторических контактов, М., 2002. стр. 19
[41] Историко-филологический сборник Коми-филиала АН СССР, 1958, вып. 4, стр. 244-246
[42] И.Э. Клейненберг. Экономические связи между Прибалтикой и Россией. Цена, вес и прибыль в посреднической торговле товарами русского экспорта в XIV-начале XV веков, Рига, 1968, стр. 32-46
[43] Казакова Н. А., Русско-ливонские и русско-ганзейские отношениия, Л., 1975, гл. II, IV
[44] НПЛ, стр. 79, 297-298
[45] В. Л. Янин, Новгородские посадники, стр. 220–250; Памятники истории Великого Новгорода и Пскова, Л., 1963, стр. 69
[46] НПЛ, стр. 325
[47] НПЛ, стр. 94-97
[48] Шаскольский И. П., Емь и Новгород в XI—XIII веках, Уч. зап. ЛГУ, 1941, № 80, серия истор. наук, в. 10; Сигтунский поход 1187 г., Истор. записки, 1949, № 7; Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII—XIII вв. Л., 1978
[49] НПЛ, стр. 97; ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 1, стр. 259
[50] Вычегодско-Вымская летопись, стр. 257, Историко-филоллогический сборник Коми-филиала АН СССР, 1958, вып. 4
[51] НПЛ, стр. 389–393; ПСРЛ, т. 4, вып. 1, стр. 383
[52] НПЛ, стр. 69-71
[53] Коновалов А. А., Периодизация новгородских берестяных грамот и эволюция их содержания, Советская археология, 1966,№ 2, стр. 62; Изюмова С. А., К истории кожевенного и сапожного ремесел Новгорода Великого, Материалы и исследования по археологии СССР, 1959, № 65, стр. 197
[54] Древнерусское градостроительство X–XV веков, М., 1993, стр. 392; Miller D., Monumental building as indicator of economic trends in Northern Rus’ in the later Kievan and Mongol periods, 1138–1462, American historical review. 1989, vol. 9, № 2, p. 373
[55] История крестьянства Северо-Запада России, СПб., 1994, стр. 75
[56] Грамоты Великого Новгорода и Пскова, М.-Л., 1949. № 105, 110; Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода, М., 1893, стр. 40; Данилова Л. В., Очерки по истории землевладения и хозяйства в Новгородской земле. М., 1955, стр. 76–79; История крестьянства Северо-Запада… стр. 52
[57] АИСЗР, стр. 72
[58] История крестьянства Северо-Запада… стр. 66-75
[59] В. Л. Янин, Новгородские посадники, стр. 325-330
[60] НПЛ, стр. 408-410
[61] ПСРЛ, т. 5, стр. 261
[62] ПСРЛ, т. 11, стр. 232
[63] ПСРЛ, т. 11, стр. 236
[64] ПСРЛ, т. 11, стр. 236
[65] Коновалов А. А., Периодизация новгородских берестяных грамот …, стр. 62; Изюмова С. А., К истории кожевенного и сапожного ремесел …, стр. 197
[66] ААЭ, т.1, № 205
Список сокращений:
ААЭ -- Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею Академии Наук.
ПСРЛ – полное собрание русских летописей.
НПЛ – новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, Издательство Академии Наук СССР, Москва — Ленинград, 1950
ГВНП – Грамоты Великого Новгорода и Пскова, М.-Л., 1949.
ДДГ–Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., 1950.
АИСЗР – Аграрная история Северо-Запада России XVI века.