− | сексе самиздатчики тоже получали реальные тюремные сроки, как это было, например, с начальником лаборатории судебной медицины Анатолием Чернышевым в деле “томских книжников” в 1982 году или с сотрудниками редакции “Черкаська правда”, у которых в 1974 году были изъяты переводы книг Роберта Стрита “Техника современного секса” и У. Харгинса “Энциклопедия половой жизни”. Во вступлении к “Антологии самиздата” под редакцией Вячеслава Игрунова и Марка Барбакадзе участник диссидентского движения Александр Даниэль дает несколько определений самиздата, которые основаны не на содержании текстов, а на форме их производства и циркуляции. Прежде всего это “литература, размножающаяся в процессе своего распространения самими читателями”, а во-вторых, каждая новая копия – не новый экземпляр тиража, а новое издание. При этом Даниэль упоминает “распечатки с АЦПУ”, в которых он читал повесть “Гадкие лебеди” братьев Стругацких и которые ходили наряду с фотокопиями издательской верстки. И называет их “колоритной формой самиздата”, в которой сама технология обеспечивала безопасное хранение текста: “...Никто же не видит простым глазом, что у тебя там на бобине хранится – данные для расчетов какой-нибудь АСУ или «Москва – Петушки» Венечки Ерофеева. Пришел,
| |
− | поставил ленту на лентопротяжку, улучил момент, когда в машинном зале все свои, запустил программу – и пошел печататься текст на [[АЦПУ]]. Вылезает широкая такая бесконечная бумажная лента, сантиметров 50 шириной, а на ней – «Истоки и смысл русского коммунизма» Бердяева”. Казалось бы, вычислительные центры при НИИ – идеальная среда для распространения запрещенных текстов, содержания которых никто не узнает, пока они хранятся в электронном виде. И тем не менее собственно диссидентов среди сотрудников таких центров было довольно мало . Во-первых, чтобы распечатать и прочитать текст, нужно было воспользоваться техникой на рабочем месте, а это было уже отчасти публичное действие. И если на чтение романов Стругацких вряд ли отреагирует кто-то из коллег, то к политическим текстам они могли быть уже не так лояльны. Во-вторых, молодые сотрудники НИИ принадлежали к другому миру, для которого доступ к литературе был непреходящей ценностью, но диссидентская субкультура, как и политика в целом, уже не была актуальной темой. Как замечает Даниэль, электронный самиздат имел такой же узнаваемый внешний вид, как и классическая самиздатовская машинопись. Тексты распечатывались на специальной принтерной бумаге с перфорацией по краям. Шрифт был без засечек и состоял, как правило, только из заглавных букв. Последнее связано с особенностями барабанных принтеров, в которых было три варианта барабана: оба регистра кириллицы, оба регистра латиницы и только заглавные буквы обоих алфавитов. В текстах, которые обычно выводились на эти принтеры, могли попадаться английские слова, поэтому чаще всего для печати использовали только последний барабан – каждый раз менять его было неудобно. На обложках таких книг название обычно напечатано большими буквами, состоящими из звездочек (астерисков), так как увеличить шрифт было невозможно. Если машинопись, по словам исследователя самиздата Энн Комароми, воспринималась на Западе как стилистическая черта диссидентского сопротивления, то магнитные ленты и распечатки на АЦПУ вызывали совершенно другие ассоциации. В таком виде чаще можно было увидеть романы Стругацких, Булгакова и Пастернака, а также анекдоты, пособия по йоге и эротическую литературу. Эти тексты, а также технические тексты для программистов имели хождение на лентах и распечатках вплоть до первой трети 1990-х годов, когда все они стали текстовыми файлами в интернете и приобрели новые медийные свойства. Владельцы электронных коллекций сами часто употребляли слово “самиздат” (“электронный самиздат”, “самиздат, распечатанный на АЦПУ” и т. п.). Потому что для них важнейшим его признаком было свободное, не контролируемое государством производство и распространение текстов. В постах и статьях середины 1990-х самиздат представал предшественником интернета – “магическим кристаллом, в котором отразились принципы бытования Сети”, а интернет, наоборот, виделся “вселенским самиздатом”. Выходили манифесты “нового русского самиздата” и провозглашалась окончательная победа литературоцентризма. “Когда-нибудь историки самиздата подвергнут тщательному анализу ситуацию, возникшую в нашей стране в 90-х годах ХХ века. Отсутствие официальной цензуры и массовое распространение компьютерных технологий дали возможность любителям литературы увидеть свои произведения опубликованными”, – писал Олег Новиков. “Что такое интернет? Тот же самиздат, только американский” – так говорит персонаж романа Сергея Кузнецова “Гроб хрустальный”. На протяжении всего романа автор и его герои отвечают на вопрос, что такое интернет: это и “обещание будущего”, и “объект инвестиций”, а также “кухонный треп” и “собрание сплетен”, “сакральное пространство в противовес офлайновому”, “окно в мир” и “идея равенства в чистом виде”. Но прежде всего это улучшенная версия самиздата: американская сеть, которая предоставляет беспрецедентный для советской истории доступ к текстам и возможность публикации собственных материалов."
| |